Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Миротворчество есть удары в грудь по адресу мира, апология есть защитное болботание. Далее цитируется из третьей «Апологии-шмапологии» Коновалова. «Из только кажущейся круглой земли лжи и правды, по которой в махшатном порядке ходят все люди, растёт пихта-семядоля нетеологического спора. Она велика больше внутрь, чем наружу, ветви длинны в пространстве-времени, иглы часты, секунды, осыпаются раз в три года. Ствол её, лишённый смоляных ходов, это главный спор с кольцами-годами. Ствол её, это непреходящий ствол всякого. Барабанит в подоконник так: самоубийство есть анатомическая дрянь, есть несиюминутная слабость, это капитуляция перед тяготами жизни в эпоху прогресса. Нет, самоубийство это главная из свобод, после мыслеречи. Представь с ясностью акта не с женой, отнимут через закон природы, будешь вынужден дожидаться естественной на ухабах. Когда в мире наступит второй золотой-мнимая первобытность век, болезни скорчатся под пятой, все станут умирать только от собственных, а главными из больниц на деньги города где кончают по желанию и слушают. Быть может тогда, в золотом другом на другой планете и перестанет записываться в гостиницах слабостию. Но сейчас, в нашу деревянную недоэпоху, когда прогресс только начинает путь своего состава из двух угольных вагонов по железной над пропастью, когда на каждом гибель и не гибнет лишь, удачнее вложил капиталы разной ничтожности, самоубийство величайшая из. Думаешь, не нужно мужества, чтоб решиться? Только самую малость, куда больший нужник, коптить дальше. Таков ствол спора, от коего осуществляется переход на одну из. Она так: представь с ясностью акта не с женой, отнимут через закон природы, будешь вынужден дожидаться естественной на ухабах. Чепуха чепух. Если не стану иметь возможности атаковать до верного себя самому, легко подставлю остолопов от человечества. Посмотрю с вызовом на городового, сзади вообще не помилую, присвою револьвер, саблю, и, размахивая всем этим, терроризировать праздники, при требовании полиции терроризировать поменьше, ослушаюсь, а не то ещё и поставлю их в очередь, вот меня и застрелят. Ты не знаешь их тактики, патроны лучше продать, тратить на бесполезного обществу суицидника. Опутают сетью, вероятнее навалятся вчетвером, обезоружат и проверят очко, усугубив решительность. Хорошо. Тогда наброшусь на водку для храбрости и пойду по подворотням, выкликая имена грабителей. Они станут требовать с меня гаман, я в ответ оскорблю их матерей, станут резать и стрелять по очереди. Найти смерть, если ищешь, проще плевка на кончик сапога недоброжелателя. Таковы ветви, полагают растущими как время по Ньютону, не так. На ветвях плоские иглы и вертикальные шишки, последние не берутся в рассмотрение. Иглы так: посмотрю с вызовом на городового, сзади вообще не помилую, присвою револьвер, саблю, и, размахивая всем этим, терроризировать праздники, при требовании полиции терроризировать поменьше, ослушаюсь, а не то ещё и поставлю их в очередь, вот меня и застрелят. Будто городовой, это тебе игривая профура. Так и позволит на себя. Нет, они проходят строгую, занимаются гимнастикой и английским боксом. Да какая там выучка. Эти увальни не могут догнать бегом самого распоследнего оборванца, притворяющегося, нет ног, стащил у торговки тухлую пережаренную. Ну тут ты не в своём праве. Я читал кровью на заборах об их упражнениях, после ещё и беседовал с одним, познакомился на балу под масками, инкогнито, чеши по самым секретам, самолично преподаёт им в намеренно отведённом для этого бокс и фехтование на рапирах. А ещё они там стреляют по всплескам молока и бегают по кругу при полном обмундировании, чтоб настигать. Таковы иглы и они почти не способны уколоть. Когда раз в три года, попадают на чашу автохтонных этому миру весов, через три раза под тяжестию опускается и курок автохтонного же пистолета, дуло смотрит во всё целокупно и в каждого представителя».

Продолжая улаживать дрязги английской XV-го (ещё Алого и белого шиповника), покуда не заболели виски, нельзя не о внуке Готффрида Новый и сыне Якоба Ньюкасла по имени Эмеринциан по прозвищу делатель делателей королей. Если тогдашних то Генриха VI, то Эдуарда IV в зависимости от троноблядств, Ричард Невилл шестой граф Солсбери и шестнадцатый граф Уорик (по праву брака), самого Ричарда Эмеринциан, кроме Уильяма Крихтона в Шотландии, Педру Коимбрского в Португалии и Эдвига Абсена епископа Роскилле в Дании. Сам себя Эмеринциан (по большей себе, однако и в редких отцу) криптократом, как дед криптоалхимиком, отец криптозаговорщиком, один брат криптогуманистом, а второй криптоотцом Николая Коперника, равнозначно сугубокриптоотцу гелиоцентрической мира, равнозначно трегубокриптоотцу начавшихся тогда и с каждым годом делающихся всё более понятными пикировкам с богами. Эмеринциан решил себя в 1471-м, повелением сложившаяся тогда целокупность обстоятельств вроде победы Йорков над Ланкастерами у Тьюксбери, завоевания Португалией африканского Танжера, трансгрессировавшие разъяснения между поляками и чехами, обозванные ими династической унией и разграбление вятскими ушкуйниками Сарая аль-Джедида, даже не считать фейерверков хранилось кое что ещё предельно для всех хромых гончаров. Обстоятельства, тело Эмеринциана не должно никем из, однажды возжелает. Намеревался кое-что, не мог с расстаться, по иным соображениям тоже. В соответствие с расписал судьбу, тайные похороны, мама, всегда беспроигрышны, поплёвывать в соснонебо под крестом, малоотличным от поблизости, с указанием настоящего в анаграммах фальшивого, от план запутаннее для разгрызания. Сманил за купчую на соседние гомстеды двух верных, ещё предстояло проверить, разными путями гроб и заступы на кладбище неподалёку от аббатства. Запутанным от Аляски до главной горгульи Парижа сам. На фоне перспективораспятий и надгробных утяжелителей, чуть далее тюрем, из ни разу, на краю чёрно-оптимистической. Будь не указанный год, спустя четыреста, заступы между мозолей в киркомотыги, наш субъюнктив не распространяется столь, меж всеми тремя препирательство вроде: вы сперва гробом вдарьте по матушке, а я уж после растянусь. А как же мы, хренов ты планировщик, крышку пригвоздим, чтоб не горба из пуза? Одному придётся прочувствовать, так и быть втяну на несколько, второй его из могилы бакштагирует, если захочет. Попахивает роковой подставой, мы тебя раньше не чистили? На нас кандалами твои жиры не повесят? Да не повесят, сколько говорить. Меня здесь никто, у самого корысть. Чтоб от креста падала позловеще, не забудьте. И не убийство это, а самоубийство, поняли, нет? Как тут, сударь, не понять. Сосновый до опрощения сброшен на дно, джентльмен засобирался. Без сожаления, потому что знал много натур, оглядел земную, без экивоков и заламываний рук скакнул. Мож хоть по темечку уступом облагодетельствовать, просыпаешься, а мы уже в кабаке за тридевять. Не твоя печаль, оболтус-на-все-руки. Я так решил-поспорил. Давай, накрывай меня. Эмеринциан в гроб, руки сперва на груди, растянул по швам, потом, подумав, снова на грудь, сделался потлив, губы изломала дрожь. Из могильщиков вниз, принимать от верхнего крышку. Эх, хоть бы одна звёздочка, самоубийца, вдруг понял, как мало внимания уделял астрономии-маме, глядя на небосвод. Затянут тучами-цепными псами атмосферы. Накрывать, что ль? – могильщик. Втягиванье не бесконечно. Ну прощайте, стало быть. Земли побольше, кладбищенская до поры бесплатная. Далёкое тёмное небо иное, очень близкое, такое же неподъёмное без атлантов-домкратов. Однако в описываемое другой система подчинения, вообще мировоззренческий континуум в головах. В сентября 1471-го подручные Эмеринциана работали и повиновались молча. Он слышал, выбрался наверх, по крышке земля. Удар, шуршание, удар, сугубое шуршание.

Пять грободосок VI-го с тихим шуршанием о пыль, карлик под видом отпрыска за руки двух в высокую, свет из четырёх узких близко к калотте от ещё более серой. Стены скруглены из чего следовал, помещается в. Третий человек-ловушка самому следом и подле приставленного к стене открытого, малость подумав, вытянулся в катакомбу, остался подслушивать у растворённой, глаза тоже не межил. Помимо помянутого прахосборника в зале не без костей, кому бы вы думали, на токарном с одной, многотень деревянной клети без крышки с человеческими в. В дальнем от входа не сразу заметный, комплекции, тогда да, с чёрной бородой-сгустком летучих мышей до середины груди, в случае изъятия можно вминать асфальт. Попадал в поле зрения соглядатая, видел, в полумраке поблёскивают его. Карлик настоял чтоб достигли середины, после, обведя рукой, сказал, могут начинать, один из господ, с брудями, сказал, тут и начинать нечего. Его, мелко переступая, сделал полный вокруг, долго на с. Мы все читали сказки, Собакевич из интерпретаций. Карлик, это не сказка. Тогда с приросшими пейсами, лучше не доводить, разразился. Сказал, высерок с бородой привык под крадеными именами, занимается сомнительной вроде устройства стачек по цивилизованной Европе, состоит в длительной с, Л. К. очень бы хотел изловить-к-ногтю, хлеб под коробкой на палке не тронут, хотя, говоря откровенно, пока не акцентировал, чтоб прям акцентировать. Кого хочет изловить господин сыщик, карлик, мы можем субсиднуть ему в этом, в ответ на помощь с его. Где уж вам с безмозглыми асбургами на хвосте, с бакенбардами. Но отчего, наши возможности очень, вопросы и в пользу президентов. Какая помощь, недомерок, ты знаешь кто мы, видишь ручка из виска торчит? А знаешь почему? Слишком быстро вертится. Карлик подавил взъерепениться. Позволено ли будет узнать имя? Да Иеремию он хочет поймать, что тут неясного, из своего устроитель. Карлик на это ничего, переместил ниже когтистыми полы островерхой с пряжкой. В 31-м и 34-м на восстание ткачей в Лионе, в 35-м забастовку на суконной Осокина в Казани, в 63-м в Дареме с шахтёрами, невозмутимо бакенбардщик (ты ещё скажи во Флоренции в 1345-м я тоже взбаламутил), в 1885-м стачку на фабрике Морозова в Орехово-Зуево, демонстрацию бастующих рабочих в Чикаго в 1886-м, в 1893-м в Бельгии всеобщую политическую. Мы привели вас сюда не за этим, карлик. По поводу остального я уже сказал, к нему, мы знакомы с предложенной сказкой, нет смысла стропалить содержание. Что ж, карлик, мой долг был убедиться в вашей территориальности.